Гриша Перельман. Часть 1

Астрология в Красноярске

Феномен Григория Перельмана в свете астрологии

На главную страницу

Буралков А.А.

Памяти Гольдич Юлии Львовны
– моего вузовского руководителя и наставника
– посвящается.

Часть 1. Григорий Перельман в Советском Союзе (1966–1990 гг.).

Часть 2. Астропортрет Григория Перельмана.

Часть 3. Григорий Перельман в России и США (1990–2010 гг.).

Часть 4. Анри Пуанкаре, его Проблема и астропортрет.

Часть 5. Григорий Перельман в России и США (1996–2012 гг.).

Часть 6. Астрологический комментарий к событиям в жизни Григория Перельмана в 1996-2012 годах.

Часть 7. Астропортреты Григория Перельмана с его отечественными наставниками.

Часть 8. Астропортреты Григория Перельмана с его зарубежными коллегами и соперниками.

Часть 9. Портрет Григория Перельмана на астрокартах СССР и России.

Без малого год прошел со дня объявления 19 марта 2010 г. лауреатом премии математического института Клэя за решение задачи Пуанкаре Григория Перельмана, отказавшегося получать эту премию в 1 млн. долларов США. Эти немыслимым для большинства соотечественников поступком Григорий сразу заставил всех говорить о себе и стал в глазах публики и масс-медиа какой-то поп-звездой от математики. Сразу все СМИ стали сообщать, что Григорий анахорет, не стрижет ногти и волосы, нигде не работает, живет с мамой на ее пенсию в маленькой и бедно обставленной, полной тараканов квартире на окраине Санкт-Петербурга в Купчино. В Интернете появились отзывы, что «гений сошел с ума», что «он настоящий советский ученый», что, если он «такой-сякой» не берет себе деньги, то должен передать свою премию на нужды ветеранов, бездомных, других математиков и т.д. и т.п. Со временем интерес к особе «выпавшего из времени и тенденций» «чокнутого ученого математических наук»» слегка поутих, но зато появилось масса слухов, сплетен, шуток и анекдотов про Г. Перельмана. (Некоторые из них можете прочитать здесь.)

Тем не менее, отказ Перельмана от заслуженной премии в миллион долларов в то время, как в стране во всю идут телеигры «Выиграй миллион», «Выиграй 10 миллионов», в воздухе витает более откровенный посыл «Укради миллион» и подобные призывы фактически являются официальной идеологией властей в России, – это, можно сказать, прямое оскорбление, плевок в лицо всем российским олигархам-миллиардерам из списка «Форбс-2010» и вороватым госчиновникам! Как после такого поступка должны чувствовать себя Виктор Лисин, Михаил Прохоров, Михаил Фридман, Роман Абрамович, Олег Дерипаска и «иже с ними»?

Так в чем же секрет феномена Григория Перельмана? Попробуем ответить на этот непростой вопрос, предварительно изучив биографию и доступные сведения о выдающемся и необычном математике нашего времени, средствами астрологии.

1. Григорий Перельман в Советском Союзе (1966–1990 гг.).

Наиболее полно (хоть и не всесторонне) жизненный путь Григория Перельмана осветила Маша Гессен (Masha Gessen) в своей книге «Perfect Rigor: A Genius and the Mathematical Breakthrough of the Century» – Houghton Mifflin Harcourt, 2009. – 256 pp.

*Маша Гессен*	Эта книга основана на многочисленных интервью с его учителями, преподавателями, одноклассниками, сослуживцами и коллегами. Дословно название книги переводится как «Абсолютная строгость: Гений и математический прорыв века», но я после прочтения книги назвал бы ее «Беспощадная строгость» (и далее по тексту), поскольку именно так Григорий Перельман относился и относится к людям, прежде всего, к членам математического сообщества, и к самому себе.
	Биография Григория Перельмана на основе книги Маши Гессен с учетом некоторых других сравнительно серьезных источников такова:
	Григорий Яковлевич Перельман родился 13 июня 1966 года в Ленинграде в интеллигентной еврейской семье скромного достатка. Его отец, Яков Перельман, был инженером-электриком, а мать, Любовь Перельман, учителем математики в профтехучилище. Именно мать, Любовь Лейбовна, проложила путь своему сыну в мир математики и музыки.
	В середине 1960-х профессор Ленинградского педагогического института имени Герцена профессор Гарольд Натансон предложил место в аспирантуре своей выпускнице с именем Любовь.

Такое предложение было не совсем обычным, поскольку женщины-аспирантки были известны своей ненадежностью, имели привычку уходить в отпуск из-за рождения детей, увлекаться чем-то другим помимо математики. Осложняло положение и то, что его студентка была еврейкой, а в силу неписанного закона того времени в высшем образовании, особенно престижных университетах и институтах, существовали квоты на студенческие и аспирантские места для евреев. А на ряд специальностей их вообще не принимали. Но профессор Натансон в силу своего положения мог позволить себе принять аспирантов из числа евреев.

Его протеже целиком посвящала себя занятиям математики и приближалась к тридцатилетнему возрасту, когда девушки уже обычно были замужем и имели детей. Потому профессор Натансон и сделал ей такое щедрое предложение. Но перспективная студентка с сожалением отклонила его, объяснив, что она недавно вышла замуж и планирует родить ребенка, а потому уже устроилась на работу преподавателем математики в ПТУ. В результате Любовь Перельман исчезла с Ленинградского математического горизонта более чем на десять лет. После рождения первенца она почти все свое время уделяла сыну

Для Гриши Перельмана детство закончилось в 4-летнем возрасте. Пока его ровесники сидели в песочнице и гоняли на велосипедах, пухлый еврейский мальчик корпел над учебниками по математике для начальной школы. По воспоминаниям соседей, Гриша рос странным ребенком. Ему были неинтересны все детские шалости. Когда ребята играли в футбол, он зачитывался историческими книжками или играл в шахматы с отцом. Он был не по годам развит. Мать, сама игравшая на скрипке, обучила игре на скрипке и сына, а позднее наняла ему домашнего учителя музыки. С шести лет она брала с собой в оперу Гришу и привила ему любовь к классической музыке.

В школу Гриша тоже отправился в шесть лет. В этом возрасте мальчик мог в уме легко производить математические действия над трехзначными цифрами. Тогда как немногие из одноклассников только-только освоили счет до сотни. Интерес Гриши к математике воспитывала не только мать, но и отец, который, как рассказывал сам Григорий, любил подкидывать сыну трудные задачки. Он поощрял его размышления над логическими и иными математическими проблемами, приносил ему для чтения много интересных книг, включая бестселлер советских времен «Занимательную физику» Я.И. Перельмана (однофамильца), научил играть в шахматы. И он гордился сыном.

В школе в младших классах иногда посмеивались, когда Гриша застегивал пальто не на те пуговицы. Или терял мешок со сменной обувью. Тогда учительница давала ему два разных башмака, чтобы хоть как-то дойти домой. Так и шел – в одной галоше и одном сапожке. Но тогдашние школьники снисходительно относились к рассеянному умнику. И преподаватели ни разу не видели, чтобы он плакал.

Первые классы Перельман отучился в обычной школе № 301 на окраине Ленинграда в промышленном районе Купчино. Мать Гриши, учительница в том же общеобразовательном учреждении, переживала, что не смогла определить сына в престижную школу, и боялась, что ее одаренный ребенок растеряет полученные знания, общаясь с более слабыми в интеллектуальном плане сверстниками. Потому Любовь Лейбовна отправилась в родной вуз на кафедру к профессору Натансону и поведала о своем сыне, который уже отличился на нескольких математических районных олимпиадах, и готов продолжить прерванный путь своей матери в математике.

Все это было очень близко и понятно Натансону. Он сам был родом из математической династии: его отец, Исидор Натансон, был автором известного учебника по математическим вычислениям и также преподавал в педагогическом институте имени Герцена, вплоть до своей смерти в 1963 году. Гриша Перельман был как раз в том возрасте, когда можно начинать строгое систематическое, сложившееся годами, обучение серьезной математике. Нужно было лишь выбрать подходящего педагога. И таким оказался Сергей Рукшин, сам еще студент Натансона, ставший позднее кандидатом физ.-мат. наук, доцентом кафедры математического анализа Ленинградского пединститута (ныне Российского государственного педагогического университета – РГПУ) им. А.И. Герцена и воспитателем многих выдающихся математиков страны в ставшем известным всем в математическом центре для одаренных детей при Дворце пионеров Сергея Рукшина, чьи ученики позднее завоевали множество наград на математических олимпиадах.

Вся неделя у Гриши Перельмана была расписана по часам, мать после школы возила сына в центр города на занятия, которые длились по три-четыре часа. Позже в тот же Дворец пионеров она определила свою младшую дочь Елену. Любовь Лейбовна мечтала, чтобы ее дети стали выдающимися математиками, поскольку самой ей не удалось достичь высот в этой области, так как она предпочла науке семейную идиллию. Об этом выборе она жалела всю оставшуюся жизнь. Дети не могли подвести мать, потому Григорий и Елена Перельман посвятили себя науке.

Педагоги вспоминают, что маленький Перельман в школе был неразговорчив. На уроках отвечал коротко, но все равно на «отлично». И даже руку не тянул. Поднимал едва заметно: спросят – хорошо, не спросят – и ладно. Но если Гришу просили выступить, никогда не кочевряжился и не стеснялся. На вечеринках даже пел: «Эх, дороги, пыль да туман», потому что дедушка был на войне. И часто делал доклады, всегда интересные, хорошо подготовленные. Особенность была лишь одна – сразу замолкал, если видел, что его не слушают.

Обычно родители жаловались на чрезмерную нагрузку в школе, но отец Гриши, наоборот, даже попросил учителей: «Спрашивайте сына больше, он может».

Гриша Перельман появился в математическом кружке Ленинградского Дворца пионеров осенью 1976 года. Он был пухлым и неловким, в общем, «гадкий утенок среди гадких утят». Когда он пытался объяснить решение математической задачи, слова, казалось, путались у него на языке, поскольку их было слишком много и они появлялись слишком быстро, и объяснение выходило крайне путанным. Позднее он научился излагать свои мысли связно и логично.

Гриша был на год моложе почти всех других детей в кружке, но не самый юный. Еще моложе был Александр Голованов, который каждый год проходил два школьных класса и должен был окончить школу в тринадцать лет. Гриша был и не самым выдающимся ребенком на первых порах: трое других мальчиков в клубе в течение первых нескольких лет побеждали его в состязаниях по математике. Особенно своими способностями выделялся Борис Судаков – круглый, живой и очень любопытный мальчик, чьи родители хорошо знали Гришину семью.

Судаков и Голованов имели более блестящие способности, всегда спешили и рвались вперед, наперебой кричали. Они старались доминировать во всем, а математика была для них лишь одной из областей, возбуждающей их интерес, где они могли проявить свой ум и показать свою уникальность. По сравнению с ними Гриша Перельман был хоть и интересным, но спокойным учеником. Он служил своего рода зеркалом, стенкой, в которую другим можно было радостно бросить и проверить свои идеи. Сам же Гриша редко проявлял такую потребность. Его отношения с математическими проблемами были глубокими и личными, большинство его высказываний были строго математическими и происходили, в основном, в его уме. Случайный посетитель клуба не выделил бы его из числа других мальчиков. Да и позднее никто не описывал Григория как блестящего или выдающегося человека. Скорее его считали очень умным и очень точно мыслящим математиком.

Члены сборной Ленинграда на Всесоюзной олимпиаде по математике (1980 г.).
Руководитель Сергей Рукшин – третий слева, Гриша Перельман – третий справа

По образу мышления математиков можно разделить на две группы: алгебраистов, которым легче свести все проблемы к набору чисел и переменных, и геометров, которые воспринимают мир и проблемы через формы. То есть там, где первые видят формулу, вторые видят поверхность, отображаемую этой формулой. Голованов, который учился, а иногда и соперничал с Перельманом более десяти лет, считал его явным геометром: Перельман решал геометрическую проблему за время, которое нужно было Голованову, чтобы только понять ее суть.

Судаков же, который провел вместе с Перельманом шесть лет, считал, что Гриша любую задачу сводил к формуле. Очевидно, потому, что Судаков сам был явным геометром и его любимый способ доказательства классических теорем был полностью графическим, не требующим ни формул, ни словесного описания. Другими словами, и Голованов и Судаков полагали, что ум Перельмана существенно отличался от их собственного ума.

Перельман решал задачи почти полностью в своем уме: он не писал, ни делал наброски на обрывках бумаги. Зато он делал многое другое – он гудел, стонал, бросал теннисный шарик об стол, раскачивался взад и вперед, выбивал ритм ручкой по столу, потирал бедра, пока его штаны не лоснились, а затем потирал свои руки. Это было явным признаком, что решение сейчас будет найдено, записано и окончательно сформировано.

В дальнейшей своей карьере, даже после того как Гриша выбрал для себя работу с формами, в области топологии, он никогда не изумлял коллег своим геометрическим воображением, но он почти никогда не переставал поражать их целеустремленной точностью, с которой он «перепахивал» проблемы. Его мозг был похож на универсальный математический уплотнитель, способный сжимать проблемы до их сути. Товарищи по кружку считали, что в голове у него некий большой инструмент, с которым он сидел тихо перед нанесением задаче решающего и всегда «смертельного» удара.

Наставником в математическом клубе, куда профессор Натансон определил Перельмана, был высокий, веснушчатый, светловолосый и громкоголосый человек по имени Сергей Рукшин. Его главной отличительной чертой был возраст: ему было всего девятнадцать лет. У него было никакого опыта обучения, а потому не было и никаких амбиций или страха неудачи. Днем он был студентом Ленинградского госуниверситета, а два дня в неделю, он надевал костюм и галстук и представлял собой взрослого преподавателя–тренера математического кружка во Дворце пионеров.

Как и любой молодой учитель, он немного боялся своих учеников. В его первую группу вошли Перельман, Голованов, Судаков и еще несколько мальчиков, которые были всего на несколько лет моложе его, но готовы стать успешными и конкурентными математиками. Единственным способом для Рукшина доказать, что он может быть их наставником, это стать лучшим наставником математики в мире. Что он, собственно, и сделал. В последующие десятилетия его ученики выиграли на международных математических олимпиадах более 70 медалей, включая более 40 золотых. За последние два десятилетия половина всех участников этих олимпиад вышла из его центра, где их обучал либо сам Рукшин, либо его ученики, использующие его уникальные методы подготовки.

Рукшин утверждал, что не сразу оценил силу ума Перельмана. Он вынес правильное суждение о Грише Перельмане, лишь помогая судить на некоторых районных соревнованиях в Ленинграде в 1976 году, прочитав много листов решений задач 10–12-летних ребят. Ответы Перельмана при решении задач были правильными, но он приходил к ним часто очень неожиданными путями. В них еще не было ничего такого, что ставило Гришу впереди других ребят, но он был многообещающим мальчиком.

Потому, когда профессор Натансон позвонил и назвал имя ребенка, Рукшин вспомнил этого мальчика. А когда он, наконец, увидел его, то признал в нем обещание чего-то большего, чем просто хорошего математика. Григорий мог реализовать амбиции Рукшина стать лучшим наставником математики, который когда-либо жил.

В какой-то момент забота и обучение Перельмана стали смыслом жизни Рукшина. Рукшин, в свою очередь, стремился придать такой же смысл и жизни Перельмана. Он заставил Гришу бросить скрипку своими насмешками над его музыкальными занятиями. «Это местечковые мечты – научиться играть на скрипке, чтобы играть на свадьбах и похоронах», – говорил Рукшин. И Гриша никогда не разочаровывал своего учителя; «он даже никогда не интересовался девочками», – заверял Рукшин.

Дважды в неделю Рукшин вечером, в сопровождении своей математикой группы, шел из Дворца пионеров к Витебской железнодорожной станции, где он и Гриша садились в один поезд. Рукшин, который женился очень рано, жил со своей женой и тещей за пределами Ленинграда в Пушкино; Гриша жил с матерью, отцом и младшей сестрой на южной окраине города, в районе Купчино. Рукшин и его ученик ехали вместе до Купчино, которое было последней остановкой, откуда Гриша шел домой, а Рукшин пересаживался на пригородный поезд с жесткими деревянными сиденьями и ехал еще минут двадцать до Пушкино.

В ходе поездок Рукшин узнал кое-какие подробности о Грише. Например, что Гриша , когда ехал в метро, не развязывал и не поднимал уши меховой шапки говоря, что мать убила бы его за это, потому что она сказала ему, никогда не развязать уши шапки, чтобы он не простудился. Хотя в поезде была комнатная температура, Гришин мозг не оставлял места для каких-то сомнений: правила – есть правила, какими бы странными они не были.

Были и другие странности. Так, в летнем лагере, где пятнадцатилетний Перельман оказался вдали от своей матери в первый раз в жизни, Рукшин заботился о его каждодневных потребностях. У Гриши были сложности с личной гигиеной, но Рукшин приучил его менять носки и нижнее белье, складывать грязные вещи в пластиковый пакет, поскольку Гриша отказывался стирать их, как, впрочем, часто отказывался мыться и сам. Он отказывался плавать с остальными ребятами, так как не любил воду и, что более важно, считал это неинтеллектуальным и неспортивным занятием. [А Гриша хорошо играл в настольный теннис и был очень состязательным в нем.]

Пока Рукшин плавал с детьми в воде, Гриша сидел на берегу и следил, чтобы никто не пропал из вида. Со временем Рукшин нашел эффективный способ использования особенностей ума Перельмана: он помогал ему осуществить отбор пригодных для обучения детей математических задач из тысяч предложенных. Причем Гриша делал эту работу на пять порядков (!) быстрее самого Рукшина.

Обычно математики не начинают изучать топологию до поступления в университет, так как эта дисциплина традиционно считается слишком абстрактной для детских умов. Но ум Гриши – безусловно, математический ум, но в тоже время ни геометрический, ни алгебраический, зато систематический – был словно создан для освоения топологии. Он начал изучать топологию в восьмом классе в 13 лет, посещая редкие лекции по этому предмету в центре при Дворце пионеров. И топология привлекла Перельмана больше, чем обычная геометрия. Это была его будущая вселенная, где он будет жить и творить, овладев всеми ее правилами и определениями.

Кратчайший путь полного погружения в математику с минимумом внешних помех лежал в поступлении в Ленинградскую специализированную математическую школу № 239, где иностранным языком был английский. А Гриша в своей школе изучал французский. Потому за лето он должен был выучить четырехгодичный курс английского языка под руководством Рукшина. Гришина мама согласилась на это без всякого протеста, хотя вся семья Перельманов, включая только начавшую ходить малышку Лену, должна была остаться на лето в душном городе, а не выехать на дачу.

И без того очень недовольная Рукшиным его теща отказалась разрешить проводить ему занятия с Гришей у себя дома и каждое утро тот приезжал на поезде из Купчино в Пушкино, где они с наставником целыми днями бродили по живописным паркам, изучая на ходу английский язык. Снова Рукшин показал себя идеальным педагогом – к концу лета Гриша мог бегло говорить и писать на английском и был готов к учебе в школе № 239.

*В.И. Рыжик*		Теперь все подопечные «черные овечки» Рукшина, сделанные из особого «математического теста», могли учиться в школе вместе. Преподавателем у них был выпускник матафака Ленинградского государственного педагогического института им. А.И. Герцена (на матмех Ленинградского университета его не приняли из-за квоты по национальности, хотя не было задачи, которую он не смог решить на вступительных экзаменах) Валерий Идельевич (Адольфович) Рыжик (ныне Заслуженный учитель РФ, кандидат педагогических наук), в классе которого было десять особо одаренных учеников центра Рукшина и еще 25 просто способных ребят.
		И этот класс был очень сложным для Рыжика. Клубные дети сильно отличались от других. Вундеркинд Саша Голованов всегда сидел впереди и никому не давал вставить слово. Маленький ростом Гриша Перельман сидел сзади и никогда не говорил, пока решение или объяснение не требовало поправки. Тогда Гриша слегка приподнимал над партой руку, и его слово было окончательным и решающим.
		В то же время Гриша никогда не делал, что обычно делают исключительные ученики: он никогда не отвлекался и не занимался во время уроков другими делами и задачами. Он сидел и слушал объяснения и дискуссии, независимо от того, была для него в этом практическая польза или нет. Правила есть правила и, если пришел в класс, ты должен слушать урок!

В.И. Рыжик (1937 г.р.) был хорошим педагогом и прекрасным математиком. Вот один из его афоризмов, характеризующих его: «Наглядность, воображение принадлежат больше искусству, строгая логика – привилегия науки. Сухость точного вывода и живость наглядной картины – геометрия соединяет в себе эти две противоположности.».

Рыжик по просьбе мамы Гриши пытался установить с ним личные отношения. Любовь Лейбовна пришла в школу в начале учебного года и попросила Рыжика попытаться обеспичить две вещи: 1) чтобы Гриша иногда кушал в школе; 2) чтобы он завязывал шнурки. Но Рыжику не удалось выполнить эти просьбы мамы: Гриша по-прежнему ходил с развязанными шнурками и не ел в школе, то ли из-за слишком разнообразного меню, то ли из-за нежелания нарушать умственную концентрацию. Они с Сашей Головановым на полпути между школой и клубом покупали булку хлеба с изюмом, посыпанную размолотыми орешками, и съедали ее.

По понедельникам Перельман оставался в школе после уроков и играл в шахматном клубе, организованном Рыжиком. Играли в «быстрые шахматы», где требуется больше интуиция, нежели просчет комбинаций, но Гриша все равно играл очень хорошо. Дважды даже выиграл у самого Рыжика, бывшего в 1998 г. чемпионом Санкт-Петербурга по шахматам среди непрофессионалов. Ко всему прочему Рыжик по воскресеньям выводил класс на велосипедные прогулки или на соревнования по спортивному ориентированию .Летом он с группой ребят ходи в трудные походы по Кавказским горам или сибирским лесам. Но Гриша Перельман никогда не участвовал в этих походах: все его свободное время вне школы принадлежало Рукшину.

Рыжику, несмотря на его двадцатилетний успешный педагогический опыт, не удалось объединить класс, в котором учился Гриша Перельман. Слишком разными были исключительно одаренные ученики Рукшина и остальные ребята в классе. Можно сказать, эксперимент в школе провалился, а в 1983 г. В.И. Рыжик после выпуска своего класса ушел из школы по ряду причин.

В последний год обучения экспериментального класса перед Рыжиком стояла трудная и деликатная задача – объяснить некоторым родителям учеников о шансах поступления их чад в Ленинградский университет на механико-математический факультет. Для еврейского подростка, особо одаренного в математике, тогда существовало три возможности продолжить математическое образование: 1) выбрать другой вуз, а не ЛГУ, где существовали строгие правила приема; 2) попытаться попасть в число двух человек квоты на еврейских студентов-математиков; 3) стать членом советской сборной на Международной олимпиаде по математике, которая насчитывала от четырех до восьми человек, и тогда поступить в ЛГУ без экзаменов.

Борис Судаков, которого Рукшин считал не менее одаренным, чем Перельман, но выступал на олимпиадах неустойчиво, выбрал первый путь. Александр Левин, постоянный номер 2 в математическом клубе, выбрал вторую стратегию.

Гриша Перельман на последнем году школьного обучения уже имел одну серебряную и одну золотую медаль на Всесоюзных олимпиадах по математике и, по всеобщему мнению, попав на Международную олимпиаду, безусловно, выиграл бы ее, обеспечив тем самым себе место на матмехе ЛГУ.

О том, что сложности с поступлением в вуз учеников Рукшина существовали, говорит следующий эпизод. Когда Грише Перельману было тринадцать лет, на городской математической олимпиаде все победители в своей группе были учениками Рукшина и все евреями: награды и призы достались Альтерману, Левину, Перельману и Цемехману. И это было очень плохо! Как вспоминал Рукшин, университетские профессора, которые возглавляли городское жюри, сами евреи, глядя на список победителей, вздыхали: «Мы должны иметь меньше такого сорта победителей».

Такие настроения сказались и на судьбе школьника Перельмана. По итогам городской математической олимпиады занявшие в ней первые и вторые места должны были пройти отборочный тур с тем, чтобы определиться с участниками Всесоюзной олимпиады. В следующем году таковыми в Ленинграде оказались ученики Рукшина: Александр Васильев и Николай Шубин, занявшие первые места в своих группах, Григорий Перельмани еще два мальчика и одна девочка, занявшие вторые места. По правилам все шесть победителей должны были пройти в отборочный тур, но все шестеро были евреями. Только у двух из них фамилии были не такими откровенно еврейскими как у Перельмана: Васильев была славянской фамилией, а фамилия Шубин была, хоть и еврейской, но звучала не так вызывающе, как Перельман.

Потому организаторы, чтобы избежать нареканий, предложили отменить отборочный тур, а просто отправить Васильева или Шубина на Всесоюзные соревнования. Как ни старался, как ни бился Рукшин, отборочный тур не состоялся, и Гриша Перельман на Всесоюзную олимпиаду не поехал.

И это оказалось правильным, ибо в 1981 году Международная математическая олимпиада (англ. International Mathematical Olympiad – IMO) должна была пройти в Вашингтоне в США. Первым номером советской команды на IMO-81 по итогам Всесоюзной олимпиады стала старшеклассница Наталья Гринберг из Киева. Но перед этим, в 1980 году США бойкотировали Олимпийские игры в Москве; в 1981 году Рональд Рейган объявил СССР «империей зла», а Советский Союз фактически прекратил эмиграцию евреев из страны. В такой ситуации советские официальные лица никак не могли позволить еврейской девочке представлять СССР на IMO в США. Тем более, что американские газеты пристально следили за событиями вокруг олимпиады и писали, что Гринберг может остаться в Америке.

В результате Наталье задержали оформление документов на выезд из СССР, она и еще один мальчик не смогли поехать в США. В итоге советская команда вместо восьми человек состояла из шести, набрала крайне мало очков и заняла необычно низкое девятое место. Это был провал!

Наталья Гринберг позднее эмигрировала в Германию, стала профессором математики университета в Карлсруэ (Karlsruhe University), а спустя 25 лет, в 2004-2006 годах, ее сын трижды представлял Германию на IMO, завоевав две серебряные и одну золотую медаль. Так она смогла утешить себя за пролитые слезы 1981 года.

А.М. Абрамов		Где-то в конце 1981 г. Александр Абрамов, молодой тогда руководитель советских команд на IMO, приехав в Ленинград, спросил у ставшего к тому времени известным Рукшина, кто из его учеников мог бы стать членом советской команды математиков? Рукшин назвал Перельмана и Левина. Оба заканчивали в этом учебном году школу, и это был последний год, когда они могли принимать участие в международной олимпиаде. Члены математического клуба считали, что Перельман является первым и неоспоримым номером команды, а Левина – вторым и тоже недостижимым для других вторым номером. Таковыми, по их мнению, они были и на всесоюзном уровне.
		Хотя Левин не уступал по способностям Перельману, а в чем-то и превосходил, он был не совсем надежен. Да и его родители, в отличие от матери Перельмана, не понимали, что такое быть математиком. Они полагали, что математика поможет сыну стать хорошим инженером. Левин слишком легко учился и иногда пропускал занятия в клубе. По глупой случайности он пропустил занятие, на котором в клубе разбирали до мелочей одну задачу, которая была предложена в числе других в апреле 1982 года участникам Всесоюзной математической олимпиады. В результате такой оплошности Левина он не смог решить эту задачу, хотя решил все остальные задачи, и не попал в советскую команду на IMO-1982.

Волей-неволей, только один ученик Рукшина, самый яркий, самый особенный ученик, поехал на IMO. Рукшин работал над ним целых шесть лет, создав из Гриши идеального состязателя в международной олимпиаде

Если что и могло помешать Григорию Перельману – это его безумная честность. На городской олимпиаде в Ленинграде он объяснял свое решение задачи двум экзаменаторам и когда те нашли решение верным и стали уходить, Гриша, хватая за полу костюма одного из них, закричал: «Подождите, у этой задачи есть еще три возможных решения!». Этим он поставил себя под удар признания приведенного им решения неверным, как не единственного. Но Гриша честно заявил об этом. Точность его ума делала его не способным не только соврать, но даже сделать ошибку, о которой он не заявил бы. Как все говорили: «Гриша никогда не сделает “липу”».

Система подготовки к IMO предусматривала несколько этапов: недельные зимние и месячные летние сборы в Черноголовке, заочная школа в течение года. Кроме того, весной в Одессе была проведена Всесоюзная олимпиада.

Зимние сборы кандидатов в члены команды по математике в том году проводились в городе Черноголовка в 40 км к северо-востоку от Москвы. Это был советский наукоград, в котором находилось 11 институтов АН СССР. Гриша поехал туда в январе 1982 года с матерью несколько не смущаясь этим в отличие от других участников. В ходе подготовки к олимпиаде, на ней и после нее члены советской команды решали самые сложные задачи, которые только существовали. По общему убеждению задачи на Всесоюзной олимпиаде были гораздо труднее, предлагаемых на IMO. Одесская Всесоюзной олимпиада стала последней, на которой в качестве почетного председателя жюри присутствовал Колмогоров, обративший внимание на талантливого мальчика.

В состав команды из шести человек вошли четверо основных участников и два запасных. В летние сборы они целый месяц день напролет тренировались в решении задач, прерываясь лишь на игры в волейбол, визиты к математическим светилам и обязательные инструктажи к партийным работникам Министерства просвещения. Лишь Гриша Перельман решал все задачи быстро и без особых трудностей.

К июлю четверо членов команды получили выездные документы. Это были Александр Спивак, русский мальчик из уральской деревни, обучавшийся в Москве в специализированной школе им. А.Н. Колмогорова при МГУ, Владимир Титенко из Беларуси, Константин Матвеев из Новосибирска и Григорий Перельман, единственный еврей в команде.

Гриша и не подозревал, что вся его дальнейшая жизнь как математика стоит на кону, пребывая в счастливом неведении о том, какая борьба шла за его участие в советской команде математиков: и Абрамов и Рукшин постоянно обращались во все начальственные инстанции, в органы, к влиятельным родителям своих учеников, чтобы во время были оформлены все документы, чтобы не изменился список участников команды.

И вот 7 июля 1982 г. советская команда прибыла в Будапешт, где проводилась очередная международная олимпиада по математике – IMO-1982. Все участники были размещены в гостинице, где каждая команда из четырех человек имела отдельный номер. Тренеры и наставники прибыли в Венгрию на два дня раньше для согласования организационных вопросов.

Состязания длились два дня – 9 и 10 июля. Каждый день 120 участников в течение четырех с половиной часов решали три задачи. Полное решение каждой задачи давало 7 баллов и от 1 до 6 баллов – при правильных шагах по ее решению, если она не была решена полностью.

14 июля, в последний день IMO-1982, Перельман, набравший 42 балла из 42 возможных, получил свои награды: золотую медаль, сертификат, большой кнут и кубик Рубика, который Гриша кому-то отдал, вернувшись в Ленинград. Но главным призом для него стала возможность поступления в ЛГУ на матмех без экзаменов и право быть оставленным в покое следующие пять лет. В результате в 1982 году в ЛГУ поступило десяток человек из математического клуба Рукшина, включая и Перельмана с Головановым, чем Рукшин очень гордился. Особенно тем, что четверо из них были евреями, вопреки квоте в два человека.

Университетская жизнь для Перельмана началась с долгих поездок, долгих очередей и бумажных работ. Он посещал все лекции и семинары по математическим дисциплинам, невзирая на качество преподавания. Перельман и несколько других учившихся в центре Рукшина и других специализированных математических школах попали в одну группу, ставшую элитным центром студенчества матмеха ЛГУ.

На третьем курсе каждый студент должен был выбрать свою специализацию и Перельман выбрал геометрию, где почти не осталось «мастодонтов» науки и Григорий мог стать одним из них без большой конкуренции. Перельман нуждался в ком-то, кто направил бы его на пути к признанию, или хотя в том, кто не мешал бы ему идти своим путем и защищал бы его других при необходимости. В таком качестве его больше всего притягивал шестидесятидвухлетний геометр Виктор Абрамович Залгаллер, ушедший в 1941 году добровольцем в народное ополчение и находившийся в армии до конца 1945 г. Несмотря на свою мягкость, Залгаллер был человеком строгих моральных принципов и этим тоже притягивал к себе Перельмана. Правда, как говорил Залгаллер, ему «с самого начало нечему было учить Перельмана».

В.А.Залгаллер

Наверное, самым судьбоносным было появление в жизни Перельмана невысокого пожилого человека с седой квадратной бородой, которого звали Александр Данилович Александров. Он был живой легендой: академик АН СССР (1964 г.), ректор ЛГУ (1952 – 1964 годы), зав. кафедрой геометрии ЛГУ (1953 – 1960 годы), альпинист, с 1964 по 1986 годы жил в своеобразной ссылке в Новосибирске и участвовал в организации Института математики СО АН СССР. По возвращению в Ленинград в 1986 г. он был вынужден читать лекции по геометрии студентам-первокурсникам ЛГУ, что было нелепым и отчасти унизительным для ученого его ранга.

*А.Д. Александров*		Позднее А.Д. Александров занял должность заведующего лабораторией геометрии и топологии Ленинградского отделения Математического института АН СССР (ЛОМИ), но перед этим он вовлек в свою орбиту Григория Перельмана и сыграл в его жизни очень важную роль.
		Во время начавшихся в 1950 г. гонений на математиков Александров сумел защитить их от нападок, сохранил кафедру математического анализа, которую собирались закрыть из-за большого числа ученых-евреев на ней. Создавая топологическую школу в ЛГУ, Александров пригласил возглавить ее Владимира Рохлина, ученика Колмогорова и Понтрягина, отбывшего несколько сроков в ГУЛАГе, находящегося под постоянным контролем органов, слывшего неблагонадежным человеком и потому мыкавшегося в Москве. Он привез Рохлина из Москвы, дал ему преподавательскую работу и выделил жилье.
		В Ленинграде ученик Рохлина, Михаил Громов, ставший позднее ведущим геометром в мире, закончил и защитил свою диссертацию. Именно Громов в 1990-е годы ввел в международное математическое сообщество Григория Перельмана.
		Александров и как ученый и как человек безупречной честности и высоких моральных принципов стал примером для Перельмана на всю жизнь.

Рукшин, следуя обычной практике, привлек Перельмана и Голованова в качестве тренеров для обучения учеников своего математического клуба в летнем лагере. Однако Григорий оказался слишком требовательным и к математической подготовке учеников и строгим наставником, поскольку не терпел ни малейшей нечестности. Да и лектором он оказался слишком сухим и скучным. И скоро оставил это занятие.

Все годы студенческие Перельман учился в только на «отлично», получал повышенную Ленинскую стипендию и с отличием окончил университет. На последнем курсе встал вопрос о будущем Перельмана. Вновь активное участие в его судьбе приняла мать. Она пришла в ЛОМО к Залгаллеру и сказала, что Гриша мечтает попасть в этот академический институт и продолжить учебу в аспирантуре. Однако попасть в ЛОМО с Гришиной фамилией было почти невозможно.

Потому Залгаллер вначале обратился к своему бывшему студенту и аспиранту Юрию Дмитриевичу Бураго, возглавлявшему лабораторию геометрии и топологии в ЛОМО. Вместе они разработали план, согласно которому обращению Перельмана к руководству ЛОМО будет предшествовать «тяжелая артиллерия» в виде письма А.Д. Александрова с просьбой разрешить Перельману работать над диссертацией под его руководством. Высокий статус Александрова, действительного члена АН СССР, главной фигуры советской геометрии должен был обеспечить успех задуманного.		*Ю.Д. Бураго*
В своем письме Александров отметил, что «Это исключительный случай, когда национальностью можно пренебречь». Как говорили, об этом письме знали все в Ленинградском математическом сообществе, кроме … Перельмана. В конце 1987 года он стал аспирантом в ЛОМО, его официальным руководителем числился академик А.Д. Александров, но расположился Григорий в лаборатории Бураго. В институте Перельман занимался топологической геометрией, статьи публиковал совместно с А.Д. Александровым и Ю.Д. Бураго.
В 1990 г. Перельман защитил в совете матмеха ЛГУ диссертацию на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук на тему «Седловые поверхности в евклидовых пространствах». Примеры седловых поверхностей, столь любимых Григорием, приведены ниже

Гиперболический параболоид

Григорий Перельман

Обезьянье седло

Нужно сказать, что Григорий как раз успел попасть в нужный временной интервал (1985–1990 гг.), защитить диссертацию до развала ССССР и упадка академической науки. Чуть раньше – и он бы не попал в ЛГУ и ЛОМО, чуть позже – и не смог бы работать в ЛОМО и работать над диссертацией, поскольку многие математики выехали из страны. Так что все приходит во благовремении!

На этом рубеже 1990 года прервем рассмотрение жизненного пути Перельмана и обратимся к астрологии, полагая, что изложенных сведений вполне достаточно для построения натальной карты гениального математика и своеобразного человека.